Из Катулла
Оставь, о Лесбия, лампаду
Близ ложа тихого любви1,
Пусть на полу предстанут взгляду
Одежды легкие твои.
Не уверяй, что я ревную
Тебя к лобзаньям жаркой тьмы.
Признанья наши, поцелуи,
И день и ночь смешаем мы.
18192
1 Строки, написанные курсивом, принадлежат Александру
Сергеевичу Пушкину.
2 Дата написания стихов Г. Сапгира 1985 г.
И я бы мог как шут на <...>
Три варианта
1
И я бы мог, как шут на святки,
В мороз под барабанный бой
Сплясать в петле перед толпой.
На эти пляски люди падки.
Пусть будет весело народу,
Лишь мог бы кто-нибудь сказать:
“При жизни никому в угоду
Покойник не умел плясать”.
2
(отрывок)
И я бы мог, как мрачный шут...
Представь, за несколько минут
Перед толпой б... и пьяниц
Сплясал я свой предсмертный танец.
Паяцем я перед дворцом
Качаюсь — на закат лицом...
Палач из петли вынул тело,
И тут же площадь опустела.
А ночью все укрыла мгла.
Старуха, крадучись, пришла.
И продает ей сторож ловкий
На счастье мой кусок веревки.
3
И я бы мог, как шут на праздник,
Сплясать вам русскую в петле,
Зане у Власти на земле
Есть много развлечений разных:
Бичи, колеса, топоры,
И гильотина и гаррота...
Все это дремлет до поры
И терпеливо ждет кого-то.
1826
Н. А.
Символы верности любя,
Она супруга почитает. —
Когда бывает у тебя,
Кольцо снимать предпочитает.
1827
Надпись на фонтане1
Сей белокаменный фонтан,
Стихов узором испещренный,
Сооружен и изваян
Руками верных мусульман
На почве, солнцем прокаленной.
Железный ковшик здесь висит,
Надежной цепью прикрепленный.
И надпись древняя гласит:
“Кто б ни был ты, пастух простой,
Рыбак иль путник, утомленный
Дорогой пыльной и пустой,
Приди и пей”.
---- -----
----- ----- ---- ----
------ ------ ----
--- -- ---
---- -- ----
---- -- ------ -------
----- ---
----- ------ ------
----- ------- --- ------2
1829
1 И. А. Шляпкин. Из недавних бумаг А. С. Пушкина. СПб.,
1903. С. 10.
2 Ряд черточек на манер текущего ручья, написан рукою
Пушкина.
Царский арап
Как жениться задумал царский арап,
Меж боярынь арап похаживает,
На боярышень арап поглядывает.
Что выбрал арап себе сударушку,
Черный ворон белую лебедушку.
А как он арап чернешенек,
А она-то душа белешенька.
Он глядит на нее, будто бес какой:
Зубы яркие, очи черные.
Обмерла, сомлела девица,
Так без памяти и падает.
Набежали мамушки, нянюшки,
Подхватили под руки белые,
Утешать ее стали жалеючи:
“Ты не плачь, Дуняша, пройдет горе наше!
То не жив человек — чудо дивное,
Из заморских краев привезенное.
Осени его крестным знаменьем,
Все пойдет оно адским пламенем,
В черны уголья рассыплется.
Дунь да плюнь, разотри!
Едет сватать арапа сват, сват, сват,
Да не свой брат — не пошлешь в обрат.
Подкатил к крыльцу, в дом бегом вошел.
А уж там все дрожит, все встречать бежит.
И выносит ему дочь боярина
По обычаю чарку анисовой.
Выпил, крякнул гость, лишь усы обтер.
Крепко в губы целует, в глаза глядит.
“Заневестилась моя крестница!
А коль есть товар, и купца найдем.
Есть такой под рукой — и пригож и смел,
Он в Париже был, там лягушку съел!
Он и девку обоймет и фортецию возьмет.
Не гляди, что чумаз, рода царского,
Хоть лицо бели да на трон сажай!” —
И хохочут кругом рожи пьяные.
Сам хозяин Гаврила Афанасьевич,
Будто нехотя, усмехается.
На дворе темно. Дом затих давно.
Лишь в снегу псы возятся меделянские,
Кто залез чужой, сразу в клочья рвут!
Да в людской не спят, даром свечку жгут.
Собрались гадать сенные девушки:
“Кому вынется, тому сбудется,
Тому сбудется, не минуется...”
Перед образом Вседержителя,
Пред иконою Божьей Матери
Две лампадки горят византийские,
На морозном стекле искры теплятся.
На постели сидит моя боярышня,
Уж молилась, билась отвести беду!
Расплетает косу, слезы на сердце.
Только слышит, шажки торопливые.
Подкатилась — и шасть на скамеечку,
Да ведь это карлица — наушница,
Словно кошка на колени ей прыгнула.
Говорит она: “Слезы высуши.
Дело сделано, дело слажено.
Как решил царь Петр, так тому и быть.
Жить в богатстве вам, чаша полная.
А как детки пойдут, арапчат родишь.
Ликом темные, сердцем русские
Будут честно жить да царю служить,
Отцу-матери утешение”.
Только вышло все не по сказанному,
Не по сказанному, а по-писанному.
1824
* * *
Играй, прелестное дитя,
Летай за бабочкой летучей,
Поймай, поймай ее шутя
Над розой пышной и колючей,
Потом на волю отпустя.
Но не советую тебе
Играть с моим уснувшим змием,
Его завидуя судьбе.
Готовый стать бильярдным кием,
Искусным пойманный перстом,
Он просыпается, потом
Он рыщет, словно вор и каин,
В твоем кустарнике густом.
И вдруг он — полный твой хозяин.
1825
Взятие Осман-города
Плыли челны казачьи вниз по Дону-реке,
Выплывали на Азов-море,
Там сходились с фелюгами турецкими.
Словно факелы, фелюги на воде горят.
Турки криком кричат, в воду сыплются.
А казачьи челны верткие.
На море-Азове Осман-город стоит,
Над стеной крепостной гордо высится
Куполами все, минаретами,
Изузоренный, изукрашенный.
Подступили казаки под Осман-город.
— Отдавайте, кричат, нам, поганые,
Ваших пленников — души христианские! —
Жерла пушек в ответ поворачиваются.
В новой крепости пушки палят.
Ядра с визгом в воду шлепаются.
А которое — в цель, только щепки летят,
Тонут в мутных волнах чубы казацкие.
Весь город на стены высыпал.
Шумно стало, пестро, как на ярмарке.
Даже старцы — и те насмехаются...
В новой крепости пушки молчат —
Пластунами пушкари перерезаны.
А уж тут на стену лезут, машут саблями,
Вниз по улочкам разбегаются.
Кто богатым был, сразу нищим стал.
А кто нищим был, богу жизнь отдал.
Тут и взяли казаки Осман-город,
Расходились по поганскому граду,
Разломали темную темницу1,
Выпускали на свет полонянников,
Полонянок и малых детушек,
Словно пташек на Сорок Мучеников.
А пашу из-под подушек вытащили
Да на кол посадили, чтоб знал наперед,
Как девок и жен умыкать в полон.
1825
1 Запись Пушкина на обороте черновика “Я помню чудное
мгновенье”.
Кюхельбекеру
Во дни тревог, во дни глухих гонений,
Как брат, Вильгельм, ты дорог мне.
Да сохранит тебя твой добрый гений
Под бурями и в тишине.
1825
Шотландская песня1
Воротился ночью мельник...
— Женка, что за сапоги?
— Ах ты, пьяница, бездельник,
Где ты видишь сапоги?
Иль мутит тебя лукавый?
Это ведра. — Ведра, право?
Вот уж сорок лет живу,
Ни во сне ни наяву
Не видал до этих пор
Я на ведрах медных шпор2.
Воротился ночью мельник...
— Женка, чей там вороной?
— Ах ты, пьяница, бездельник,
Разве это вороной?
Одурел ты, право слово!
Это черная корова.
— Так-то так. Но дело в том,
Что корова под седлом.
И кому на ум пришло
На нее надеть седло?
Воротился ночью мельник...
— Женка, вроде наш сосед?
— Ах ты, пьяница, бездельник,
Ляг проспись, какой сосед!
Это девушка-монашка,
Издалече шла, бедняжка.
— Чтоб сейчас мне лопнуть тут,
Разве думал я когда,
Что у девушек растут
И усы и борода!
