Максим Д. Шраер *
ГЕНРИХ САПГИР ВЕСНОЙ 1993 ГОДА |
|
|
Максим Шраер и Генрих
Сапгир. Москва, 1999г.
Photo copyright by Maxim D. Shrayer |
Copyright 1994, 2000 by Maxim D. Shrayer
All rights reserved, including electronic
Все права сохранены, включая электронные
Эти заметки были написаны в начале 1994 года вместо предисловия
к стихам Генриха Сапгира. В то время я жил в Нью-Хэйвене, шт. Коннектикут,
где учился в Йельской аспирантуре (пять лет жизни в Коннектикуте
описаны в моей книге "Ньюхэйвенские сонеты"). В мае-июне 1993 года
я был в России в первый раз со времени эмиграции. Перед моим отъездом
домой в Америку Генрих подарил мне рукопись книги-цикла "Конец и
начало". (1993). Мне посчастливилось составить из них подборку,
которая вышла в филадельфийском ежегоднике "Побережье", 3, 1994,
стр. 34-40. Пользуясь случаем, благодарю редактора "Побережья" Игоря
Михайлевича-Каплана. Вот уже год, как не стало Генриха Сапгира.
Не могу себе простить, что так и не записал с ним беседы. Много
раз мы с Генрихом говорили об этом, намечали сделать это в следующий
приезд в Москву или в Париж; мягкий и дипломатичный Генрих колебался,
зная о моей склонности задавать "проклятые вопросы". 31 января 1999
года Генрих подарил мне первый том своего четырехтомника, сделав
на титульном листе следующую запись: "Максиму! Прими мою "бурю и
натиск", если тебе будет интересно, а я уже вознагражден". А потом
выпалил: "Но только я выскажу о них все, что думаю...". И вот теперь
я приезжаю в Москву и физически ощущаю, что с уходом Генриха Сапгира
исчезла живая, пульсирующая координата всего нашего литературного
поколения, нашего советского литературного времени, нашего общего
бытия.
М.Д.Ш
29 сентября 2000 года
Генрих Сапгир живёт в сталинском доме на Новослободской улице.
На соседней квартире табличка, от которой сразу веет пятидесятыми,
когда половину этажа занимала барская квартира патологоанатома Абрикосова.
Сапгир в то время был не только лирическим субъектом, но и реальным
обитателем того самого "длинного досчатого серого ящера", который
будет им воспет почти сорок лет спустя в "Оде бараку". Ещё две незабвенные
фигуры сапгировской мифопоэтики: Бутырская тюрьма (в каких-нибудь
десяти минутах ходьбы) и здание "правдинских" журналов и газет (за
железнодорожным мостом и хлюпающей эстакадой над Савёловской веткой).
Первая всё ещё транслирует кошмары по всей Новослободке, я их сразу
ж ощутил. Неотступно чувствует их и Генрих Сапгир. Вчитайтесь вот
в это короткое стихотворение: "живу рядом с Бутыркой/ тыркаюсь в
тюремный кирпич/ будто нарочно/ на крыше будки/ забутили бутом душу.../
не забуду мать родную.../ живут же рядом с кладбищем/ тоже скажи
я повезло" (1993). Вторая точка - чтобы напоминать Сапгиру о годах
непечатания взрослых стихов как раз в этих самых "Огоньках", "Работницах",
etc. etc.
Гeнрих Сапгир обладает природным чувством соразмерности формы стиха
и состояния души, души поэта и души слушателя (читателя). Такое
было у Бодлера, Маяковского, Лорки. Мы не виделись шесть лет, с
6 июня 1987 года, когда Сапгир заехал попрощаться с моими родителями
и со мной перед нашим отъездом навсегда. Я очень скучал по Генриху
все эти годы. И совершенно ясно почему: он заряжает собеседника
беспощадной, прошедшей через огонь, воду и медные трубы, страстью
к искусству. Каждая его фраза, каждое движение при общении с людьми
есть современная стихотворная строка, акт лирического авангардизма.
Я сразу ж вспомнил об этом 19 мая 1993 года, позвонив в дверь сапгировской
квартиры.
Дверь открыла жена Генриха, Мила, высокая, стройная, элегантная,
с короткой стрижкой и ясными печальными глазами. Мне всегда нравилось,
что имя жены Сапгира совпадало с именем мой мамы, тоже Милы. (В
стародавние времена за кофейным столиком в гостиной/кабинете Сапгира
сидели друг против друга поэты и их жёны, я Генрих со своей Милой
и мой отец со своей. И я за торцом стола.) За Милой в прихожую выкатилась
чёрная собака, холёный спаниель. Прежней, коричневого пуделя, уже
не было в живых. Ещё в квартире Сапгиров обитает Нина Михайловна,
мать бывшей жены Сапгира и член семьи. (Она почти ничего ни ест,
просыпается засветло, курит папиросы и пьёт крепкий чай. Если не
ошибаюсь, она всю жизнь проработала на киностудии химиком; ей столько
лет, что она наверно знала Веру Холодную и Ивана Мозжухина, звёзд
дореволюционного кинематографа.) Я привёз Сапгиру в подарок футболку
с эмблемой Йельского университета. Генрих развернул её и ... сразу
же с ходу сочинил лирическое стихотворение. Он надел футболку поверх
другой рубашки и позвал жену посмотреть: "Мила, очень даже подходит.
Видишь, Йель. Молодец, Максим. А у нас тут канитель". Всё оставшееся
время Генрих просидел в новой футболке. Я смотрел на него и представлял
разгуливающим по Новой Англии, читающим свои стихи, сонеты на рубашках.
Генрих подарил мне полное издание своих "Сонетов на рубашках", выпущенное
в Сибири, в Омске. А новый "сонет на футболке" расписался у него
на груди.
Мы виделись ещё два раза, пили водку и чай, ели оладьи, и всё время
читали стихи. Сапгир охотно читает, также охотно, как и внимает
чужим стихам. Читать стихи, а особенно другим поэтам, для него совершенно
необходимо. Генрих - классическое подтверждение того, как неразделимы
Автор и Текст. Причём в обоих направлениях: живой голос поэта доносит
Текст до читателя-слушателя, но и сам Текст при этом отражается
в слушателях и возвращается обратно к Автору. Я читал Генриху из
новой книги стихотворений, "Американский романс". Он мне - из нового
лирического цикла, где использован принцип разрыва слов в местах
величайшего лирического накала, где достаточно семантики голых звукосочетаний,
поющих имя любимой женщины. Это были замечательные стихи!
В третий раз я был у Сапгиров в начале июня, накануне отъезда домой
в Америку. Пришёл поэт Игорь Холин, высокий бритоголовый Египтянин,
одетый в джинсы и ковбойку. Мы все сидели за столом, вкусно ели
и говорили о том, как Запад "прилип" к русским писателям-шестидесятникам
и никак не может от них оторваться. В словах аскета-примитивиста
Холина чувствовалась обида и боль: ведь и он тоже отдал всю жизнь
литературе, а приглашают на Запад с лекциями всё тех же Ахмадулину
и Битова; когда ж наконец "эти слависты" поймут, что шестидесятники
- тупиковая линия. Я почувствовал себя неловко и ответил, что когда
б на то была моя воля, я бы пригласил Сапгира и Холина. Генрих заметил
моё смущение и заговорил о моих новых стихах, попросил мня почитать.
Наступило время прощаться, опять неизвестно на сколько лет. Я опаздывал,
на Пушкинской меня ждали друзья. Было тяжело уходить, особенно потому,
что сам Сапгир не успел почитать обещанные новые стихи. На прощанье
он подарил мне рукопись стихотворений, "Конец и начало" (1993).
"Скажи отцу, что я старею, всё жёстче в оценках. Москву трясёт от
политики. А меня от всех них". Я простился с Милой и Холиным, а
Генрих вышел проводить меня до троллейбусной остановки. С чёрным
спаниелем на коротком поводке. Меня не оставляло ощущение, что время
выкинуло какой-то фортель, что мы не успели ни о чём поговорить
как следует. Мне не хотелось уезжать, хотелось слушать ещё и ещё
стихи Сапгира - также было и десять лет назад, когда зимой 1985
года, студентом-первокурсником, я впервые услышал его стихи на полулегальном
вечер в МГУ (тогда пришло шесть человек и из них какая-то старая
учительница подскочила на слове "пельсисочная", т.е. пельменная
+ сосисочная, и выбежала прочь, словно от холеры).
Подошёл пустой троллейбус, мы с Генрихом обнялись, и я побежал
к остановке, выкрикивая что-то на прощанье. За окном уходящего троллейбуса
поэт Генрих Сапгир, один из моих самых любимых поэтов, стоял неподвижно,
удерживая взволнованную чёрную собаку. У меня не оказалось мелочи,
и я постучался в кабину к водителю: "Я иностранец. У меня нет талонов".
Водитель троллейбуса оглядел меня с головы до ног и произнёс: "Ври
больше". "Ну что тебе, паспорт американский показать", сказал я,
и тут же почувствовал себя субъектом одного из сапгировских стихотворений
о всеобщей неразберихе умов (с чтением и представлением)...
Уж в самолёте я прочитал те самые новые стихи Генриха Сапгира,
которые не успел дослушать июньским вечером в Москве. Теперь у них
появится много слушателей среди русскоязычных американцев.
Максим Д. Шраер
8 января 1994 года
Нью Хэйвен, Конн.
Copyright 1994, 2000 by Maxim D. Shrayer
All rights reserved, including electronic
Все права сохранены, включая электронные
* Максим Д. Шраер (род. в 1967г. в Москве) -
современный русско-американский поэт, прозаик, критик и переводчик.
Живет и работает в США ( с 1987г.)
Страница Максима Шраера: http://fmwww.bc.edu/SL-V/ShrayerM.html
|