ВЕЛИКИЙ ГЕНРИХ (1928-1999)
Сборник памяти Генриха Вениаминовича Сапгира

     Одной из моих первых детских книг, название которой я был уже в состоянии прочесть, оказалась тонкая, но цветасто оформленная, форматом примерно в полтора машинописных листа, напечатанная крупным шрифтом книжица. До сих пор помню отрывки текста и еще лучше - иллюстрации: многокрасочная жизнь какого-то неведомого, иномирного, постоянно улыбающегося народа. Навсегда вросло в сознание и само название этой, подобной лучистому гейзеру сказки - "смеянцы". Однако много лет мне не удавалось вспомнить имя первооткрывателя цивилизации "смеянцев", ставших, как позже не раз доказывала жизнь, надежным материком для моего психо-эмоционального статуса, по каким бы разноперстым островам людской психологии его ни бросало! Выручали меня "смеянцы" даже в армии - в самые беспросветные периоды выживания в афганской мясорубке.

     Но увы! - имени автора я вспомнить не мог. Это горестное неведение длилось до начала марта 1991 года, когда мне случилось прийти на авторский вечер неведомого мне Генриха Сапгира. Тогда наконец-то и удалось идентифицировать творца той дивной мифологии, что была для меня психологическим витамином с околопятилетнего возраста. Но, хотя Генрих Вениаминович и подписал мне свой сборник "Московские мифы", в тот вечер наше знакомство не состоялось. Регулярно мы начали видеться-молвиться лишь с февраля 1995 года, когда мы, художники вольного Арт-Поселения в Крапивном переулке, устраивавшие ежесубботние поэтические вечера у нас, в бывшем здании Византийского подворья, пригласили выступить и Генриха Вениаминовича. Там он увидел висевшую тогда мою фотовыставку и восторженно отозвался о ней. Я подарил ему одну из работ - ту, что и была задумана как фотоиллюстрация (называю такие работы "фотоэмоциациями") к стихам Генриха Сапгира. Я поведал ему о своем обычае фотоиллюстрировать особенно понравившиеся мне тексты. Генрих Вениаминович заинтересовался и пригласил заходить в гости. И когда спустя пару недель я этим приглашением воспользовался, то открыл Генриху Сапгиру еще одну из своих творческих странностей: стремление переводить любимые стихи на те или иные языки, коими владею. И тут же прочитал хозяину дома несколько отрывков из его поэзии, в том числе и из "смеянцев". Генрих Вениаминович пришел в ликование и показал мне десять листов со своими "иноязычными" стихами. Кавычки объясняются тем, что предо мою были не буквально тексты, а некие псевдоязыковые почеркушки, этакая психография, которая иногда пишется как зарисовка с натуры собственного настроения и каких-то еще не осознаваемых предчувствий-предмыслий - в некоторых случаях такие метатексты несут в себе графемы - закорючки, совпадающие своей структурой с вполне конкретными буквами и/или идеограммами современных, а подчас и древних языков. Тогда за эти попадания можно ухватиться и распутать смысловой клубок, невесть кем и откуда переданный через настрочившего тайнописи. Этот же принцип параперевода - называю его "медитанцем" - очень результативно может применяться и при прочтении многих графических переплетений вокруг нас: от ветвей деревьев до трещин в асфальте. И автор этих строк, имеющий странность владеть несколькими десятками ныне звучащих и давно умолкнувших языков, не в силах порой отвести глаза от подобных перехлестков, не "списав" с них какие-либо стихи.

     Не отводя глаз от почеркушек Генриха Сапгира, я предложил ему научить медитанцам и его метастихи. И попросил дописать еще три листа, что Генрих Вениаминович тут же при мне и сделал. Во время их "сочинения" он по-детски радовался, восклицая: "Вилли, вы бы знали мое ощущение: я себя сейчас чувствую как действующий факс!" - и продолжал передавать сообщения откуда-то... Так полученные листы мы назвали "Тринадцать Ниоткуда". В мае 1995 года я осуществил их "переводы"-медитанцы. Генриху Сапгиру мое прочтение пришлось очень по душе: "С вашей помощью, Вилли, я открыл в себе скрытое полиглотство!" Я ответил Генриху Вениаминовичу, что большинство его прозы и особенно стихов создают впечатление, будто они авторизованные переводы на русский, но первоначальные оригиналы были созданы автором на других, очень различающихся во времени и пространстве языках. При всем разнообразии и обилии талантливых, самобытных авторов в сегодняшней русской литературе таких тайных "полиглотов" - единицы. Генрих Сапгир восторженно принял эти соображения и предложил сделать совместную книгу. А два-три медитанца ему понравились особенно, и он со словами "Какая получается приятная текстовая хореография!" прочитывал эти фрагменты снова и снова. Позволю себе привести один из них с параллельным оригиналом Генриха Сапгира.

Медитанец № 1

Заступник: заступом - по хвосту,
аристократом стократно назвавшийся,
отпечатком печи согревающийся,
разлинованный глиной под мрамор,
над перстом пасте-арха порхающий, -
обожает плащи из Божезаменителя,,,

     Это - портрет фанатичного исступления, жуткого, от чего бы оно ни исходило...

     Мне выпало удовольствие лично знать Генриха Сапгира лишь последние четыре с половиной года его земной жизни, но в этом случае мне кажется несерьезным измерять глубину вчувствования в человека и в его творчество одним только календарным сроком встреч с ним. Поэтому уверен, что вряд ли поддается вымерению глубина истинного взаимопонимания людей, равносильного свободному овладеванию языками друг друга. Но сколько еще языков ни пришлось бы мне в будущем взять в свою поэтическую мастерскую, многоязычие Генриха Сапгира всегда останется тайным, до конца не освоенным симбиозом разноречий.